С. Решетин. Герои-патриоты в произведениях русских классиков. "Детская литература", №1, 1938

Типология текста: Статьи

Так высылайте ж нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России

Среди нечуждых им гробов.

А. Пушкин

 

На протяжении веков русским народ отстаивал и отстоял свою национальную независимость. Не щадя сил и жизни, народ боролся с интервентами и всегда бил их. Он отразил грозные орды кочевников та­таро-монгол, бил немецких псов-рыца­рей и псов-империалистов, изгнал хвастливых польских шляхтичей, шве­дов, французов. Миролюбивый народ русский во всей своей многовековой истории не имел вражды ни к одному народу. И лишь когда полчища ино­земных завоевателей обрушивались на его землю, поднимался народ-ис­полин и крушил врагов, несмотря на то, что сам находился в рабстве и что плоды побед нагло отбирались у не­го правящими классами.

Любовь к отечеству всегда жила в народе. В защите родины проявля­лись самые высокие качества народа: храбрость, неустрашимость, готов­ность отдать свою жизнь за благо родины.

Русские классики не раз обраща­лись в своем творчестве к образу на­родного героя-патриота.

В величайшей эпопее «Война и мир», которой нет равной в мировой литературе, Толстой показал мону­ментальные образы национальных ге­роев: Кутузова, Андрея Болконского, Багратиона, Тушина, Денисова, Тихо­на Щербатого.

Величественный тип патриота Тара­са Бульбы дал нам Гоголь.

Пушкин воспел гениального преоб­разователя России Петра I.

Народный драматург А. Островский увековечил в литературе гражданина Минина.

Нетрудно заметить, что образы ге­роев-патриотов классики находили в периоды тех войн, когда народ за­щищал свою страну от иноземного нашествия.

Образы участников завоевательных войн, в которых проявилась «контр­революционная роль русского цариз­ма во внешней политике со времен Екатерины до 50-х годов XIX столе­тия и дальше»[1] не нашли места в классической литературе.

Политика царизма, стремившегося к удушению революционного движения в России и Европе, квасно-патриоти­ческие настроения правящих кругов естественно не находили среди писа­телей ни поддержки, ни сочувствия. Наши классики никогда не были шо­винистами.

Лев Толстой резко порицал войну, когда она была направлена на завое­вание чужих земель. В произведени­ях «Набег», «Рубка леса», «Хаджи Мурат» он был на стороне горцев, от­стаивающих свою национальную неза­висимость.

Описывая Севастопольскую войну, Толстой развенчивает казенный патри­отизм; в то же время обида за пора­жение сквозит в последних словах ве­ликого патриота: «Выходя на ту сто­рону моста, почти каждый солдат снимал шапку и крестился. Но за этим чувством было другое, тяжелое, сосу­щее и более глубокое чувство: это было чувство, как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каж­дый солдат, взглянув с северной сто­роны на оставленный Севастополь, с невыразимой горечью в сердце взды­хал и грозился врагам» («Севасто­поль в августе месяце»).

Народ, отстаивая свою националь­ность, поднимал, увлекал на борьбу с врагами все сословия России, как единую национальность.

Толстой показал, как народ вдох­нул жизнь в лучших представителей дворянства, воодушевил их на вели­кие патриотические подвиги.

Ярким примером такого влияния народа является образ Андрея Бол­конского.

Аристократ Болконский крайне че­столюбив, горд. Он ненавидит пустую светскую жизнь. Он хочет при­нести пользу родине, он хочет сде­латься Наполеоном, чтобы вершить судьбы России. Он храбр, благоро­ден, честен и прям.

На слова отца во время проводов: «Помни одно, князь Андрей, коли те­бя убьют, мне старику больно будет... А коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет... стыдно!» — князь Андрей улыбается. Честное служение родине для него само собой разумеется. Во время Шенграбенского сражения Андрей упрашивает Кутузова отпу­стить его в бой. Он подвергает свою жизнь опасностям. В Аустерлицком сражении Болконский бросается на врага со знаменем в руке и увлекает за собой расстроенный батальон.

И все же князь Андрей, воплотив­ший в себе лучшие черты дворянст­ва, убеждается в бесцельности геро­изма и в нелепости своей жизни, сво­ей цели. На протяжении семи лет до 1812 года он переживает глубочай­ший кризис. Он понял, что сражался он на чужой земле, за чужое дело. Он увидел равнодушие к России при­дворных, штабных офицеров, их мелкое самолюбие, карьеризм, тру­сость, их мелкие стремления добить­ся чинов, наград. Они не думали о пользе и величии родины. Он возне­навидел Наполеона, бесцельно и рав­нодушно истребляющего народ. Та­ким образом, цель жизни поблекла и смысл жизни стал для него совер­шенно неясным. Болконский ищет истину и приходит к выводу, что «единственно возможное счастье на земле — есть счастье животное».

Вторжение Наполеона в Россию заставляет князя Андрея пересмот­реть свой взгляд. Враг был на род­ной земле. Он разорял русские земли, грабил и убивал русских людей. Бол­конский увидел волну народного возмущения и понял, что родину лю­бит и защищает только простой на­род. Он вновь едет в армию.

Разочаровавшись в патриотизме дворянских кругов, Болконский остается в армии.

На вопрос царя Александра, где желает он служить, князь Андрей попросил позволения служить в ар­мии, «чем навеки потерял себя в при­дворном мире».

На предложение Кутузова остаться при нем князь Андреи, увидевший подлость штабной жизни, лживость штабных офицеров, прямо и честно отвечает: «Благодарю вашу свет­лость, но я боюсь, что не гожусь больше для штаба». — «Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя доро­га — дорога чести», сказал ему Кутузов, тоже не веривший в патриотизм дворянских верхов.

«Дорога чести» заключалась в че­стном служении народу, и эту «доро­гу чести» указал Болконскому рус­ский народ.

Среди героев, воспитавших князя Андрея, был славный капитан Тушин. Он простой человек. Он не думает о народе — он сам народ. Он не стремится сделать карьеру, не ждет наград. Это не его дорога. Тушин не имеет военной выправки, он даже робеет перед штабными офицерами, потому что они чуждые ему люди. Но зато с солдатами Тушин свой че­ловек и в бою ведет себя как подлин­ный герой.

Толстой показывает Тушина в зна­менитом Шенграбенском сражении.

Скромный Тушин со своими че­тырьмя пушками занимает централь­ную позицию. Он отражает все атаки французов, несмотря на то, что про Тушина и его батарею командование забыло. Прикрытие, стоявшее возле пушек, ушло по чьему-то приказанию. Но батарея продолжала стрелять.

Тушин по своей инициативе перенес  огонь в деревню Шенграбен и зажег ее. Пожар мешал движению французов. Неприятель, судя по энергичному действию артиллерии Тушина, предполагал, что в центре сосредоточены главные силы русских, атаковал этот пункт и два раза был отбит картеч­ным огнем. Французы выставили против Тушина десять орудий. Батарея успешно справилась с ними.

Потери, опасность не обескуражи­ли Тушина. Он подбадривал солдат, вместе с ними заряжал пушки, под­хватывал орудия за колеса и вывинчивал винты. Батарея потеряла ране­ными и убитыми семнадцать человек из сорока, но так же, как и прежде, продолжала бить врага.

Здесь нет бравирования героизмом, «презрения» к опасности, эффектно марширующих колонн, возвышенных слов и сверканий боевых знамен.

Тушин деловито оценивает боевую обстановку. Его простота, серьез­ность, бесстрашие передаются солда­там, и они, не думая об опасности, так же деловито бьют врагов.

И в этой скромности, простоте, бескорыстности подвига — весь геро­изм Тушина, его благородство, высо­кое понятие чести, любовь к родине.

Величие Тушина особенно ясно в сравнении с великосветским бездель­ником Жарковым, адъютантом Баг­ратиона. Он вертится в тылу, боится порохового дыма, мешает и путает ход боя.

После сражения великосветские хлыщи нахально хвастаются своими боевыми доблестями и смеются над застенчивым Тушиным.

Тушин, этот доблестный герой, да­же не мог сказать командующему, что его батарея не имела прикрытия, боясь «подвести» этим другого на­чальника.

Князь Андрей заступился за Туши­на, потому что он видел, кто проявил настоящий героизм.

« — И ежели, ваше сиятельство, — говорил он Багратиону, — позволите мне высказать мнение, то успехом дня мы обязаны более всего дейст­вию этой батареи и геройской стой­кости капитана Тушина с его ротой».

Князю Андрею было грустно и тя­жело. «Все это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся»: народ ведет себя геройски, а дворян­ские верхи только болтают о героиз­ме и присваивают себе чужие добле­сти.

Нашествие Наполеона подняло на ноги все классы тогдашней России. Естественно, поднялось и дворянство.

Оно также говорило о спасении родины, о патриотизме. Но этот квас­ной патриотизм не мог увлечь Ан­дрея на дорогу чести.

«...Общество, — писал Пушкин (под­разумевая светское общество), — было довольно гадко... Гостиные на­полнялись патриотами: кто высыпал из табакерки французский табак и стал нюхать русский, кто сжег деся­ток французских брошюрок, кто от­казывался от лафита, а принялся за кислые щи. Все заклялись говорить по-французски, все закричали о По­жарском и Минине и стали проповедовать народную войну, собираясь на долгих отправиться в саратовские деревни» .

Болконский  ненавидит    квасной патриотизм Жарковых, Друбецких, Растопчиных,            Бергов. Во время встречи с Пьером Безуховым перед Бородинским боем он указывает на народ, как на источник своей мо­ральной силы и уверенности в победе!

Штабные патриоты не содействуют общему делу, но мешают ему. «...Они заняты только своими маленькими интересами», говорит Болконский.

« — В такую минуту? — укоризнен­но сказал Пьер.

— В такую минуту, —повторил князь Андрей, — для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лиш­ний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что. Стотысячные рус­ские и стотысячные французские вой­ска сошлись драться, и факт в том, что эти 200 тысяч дерутся, и кто бу­дет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я те­бе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы вы­играем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сра­жение...»

«— Поверь мне,— говорит он Пье­ру, — что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку, вот с этими господами, и я считаю, что от нас действительно будет за­висеть завтрашний день, а не от них... Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от воору­жения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиций.

— А от чего же?

— От того чувства, которое есть во мне, в нем, — он указал на Тимо­хина, — в каждом солдате».

Уверенность в победе, ненависть к врагу, который пришел на русскую землю и разоряет ее, чувство патри­отизма выстрадано Андреем Болкон­ским, отрицавшим после Аустерлица смысл всякой войны. Он почерпнул в народе силы, ненавидит врага всеми своими помыслами, всей силой своей благородной души. И готов пойти на смерть, как идет на самопожертвова­ние весь русский народ.

Нравственная сила народа переро­дила Андрея Болконского, вытеснила у него узкоклассовые дворянские чувства и сделала его подлинным ге­роем.

В Бородинском бою проявляется вся стойкость патриотизма народно­го героя Болконского. Полк князя Андрея стоит вблизи Семеновской высоты. Ураганный огонь неприятеля направлен по полку. Полк теряет людей, но продолжает стоять. Напо­леон приказал выставить против рус­ских несколько батарей и ждет из­вестия о том, какое действие произ­ведут эти батареи. Адъютант доносит, императору, что двести орудий на­правлены против русских, но что рус­ские по-прежнему стоят.

« — Еще хочется, — нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голо­сом, — ну и задайте им».

Русские, несмотря на сокрушитель­ный огонь врага, не отступили, не побежали, не оставили поля сражения.

На всех участках сражения они отстояли свои позиции и теснили французов, прославленных победами у почти над всеми народами Европы.

Наполеон чувствовал свою беспомо­щность. Его сломила непостижимая  нравственная сила русского народа.

«...Это было как во сне, когда чело­веку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размах­нулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотрази­мой погибели охватывает беспомощ­ного человека».

«...Он видел, что то же чувство, ко­торое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печаль­ны, все глаза избегали друг друга!»

Величайшее из сражений, какие зна­ла русская (и всемирная) история, бы­ло проиграно великим стратегом и выиграно русским народом.

В сражении под Москвой, призна­вал впоследствии Наполеон, «русские стяжали право быть непобедимыми».

Образ князя Андрея впитал в себя героические качества русского наро­да — бесстрашие, готовность к смер­ти — и навсегда останется любимым в нашем народе.

В романе «Война и мир» Толстой создал монументальную фигуру пол­ководца Кутузова. Кутузов один из всей пестрой вереницы придворных и штабных понимает характер народной войны. Он не верит в силу штабных генералов, ибо знает, что до народа им нет никакого дела. Он смело, не­смотря на интриги, проводит един­ственно возможный план войны и до­бивается победы над врагом. В сравнении с Кутузовым блекнет гений На­полеона.

Толстой всюду подчеркивает вели­чие образа Кутузова, его орлиную прозорливость и народную мудрость. После изгнания французов великий полководец один из всех придворных говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна. Он, как и народ, не желает войны завое­вательной, которую начинает жандарм Европы царь Александр.

«...Каким образом, — спрашивает Толстой, — тогда этот человек, один в противность мнения всех, мог уга­дать так верно значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?» И отвечает: «Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувст­ве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его».

Толстой нарисовал целую галерею героических образов войны 1812 года. Среди них Денисов, Раевские, Багра­тион и т. д. Однако, какое бы сраже­ние Толстой ни описывал, читатель чувствует, что главные действующие лица в сражении — это простые солда­ты, народ. Идет ли речь о бое на кургане Раевского, у флешей Багратио­на, под Красным, Малоярославцем, Вязьмой, Тарутиным  Толстой всю­ду показывает, как дерется с врагом народ. Основная идея романа в том и состоит, что Толстой показал силу и мощь русского народа, поднявшего­ся на защиту своей родины.

Яркие страницы посвящены описа­нию партизанской войны. Здесь так­же первенство принадлежит народу.

Прежде чем партизанская война была официально принята правительством, тысячи людей неприятельской армии были истреблены казаками и мужика­ми.

Французов истребляют многочисленные отряды партизан, «среди кото­рых были партии, перенимавшие все приемы армии с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, бы­ли мужицкие и помещичьи, никому неизвестные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных, была старостиха Васи­лиса, побившая сотни французов».

Среди образов партизан-мужиков Толстым выделен Тихон Щербатый, убивший два десятка врагов.

В отряде Денисова Тихон «был са­мым полезным и храбрым человеком в партии. Никто больше его не от­крыл случаев нападения, никто боль­ше его не поборол и не побил фран­цузов».

Лев Толстой, выступивший впослед­ствии с проповедью непротивления злу насилием, в «Войне и мире», опи­сывая народное движение против ин­тервенции Наполеона, не погрешил против истины. Он не только показывает возмущение народа нашествием иноземных поработителей, но доказывает право народа уничтожать их, как бешеных собак.

Князь Андрей — образ наиболее близкий и родственный по духу Тол­стому — говорит Пьеру перед Боро­динским сражением:

Французы, говорит Болконский, «грабят чужие дома, пускают фаль­шивые ассигнации, да хуже всего, убивают моих детей, моего отца, и говорят о правилах войны и велико­душии к врагам».

« — Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, ща­дить несчастных и т. д. — все вздор, я видел в 1806-м году рыцарство, парламентерство...»

Вот вывод, к которому приходит герой с рыцарским сердцем.

К таким же выводам пришел весь русский народ, на землю которого вторгся злейший враг.

« — Мы французам худого не дела­ем, — говорил Тихон Щербатый Дени­сову, — мы только так, значит, на охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то худого не делали...»

«...И благо тому народу, — пишет Толстой, — который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем пра­вилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а бла­го тому народу, который в минуту ис­пытания, не опрашивая о том, как по правилам поступали другие в подоб­ных случаях, с простотой и легкостью поднимает первую попавшуюся дуби­ну и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жа­лостью».

Русский народ не имел вражды к французам, как, впрочем, не имел ее и ко всем другим народам. Но коль враги идут войной — истребляй их. Такой вывод делает Толстой в своей эпопее.

Народ, с «простотой и легкостью» поднявший дубину на своего врага, после того как опасность миновала, проявил трогательную заботу, уваже­ние и любовь к своему вчерашнему противнику.

Эту черту нашего народа Толстой подчеркнул в замечательной сцене в лесу.

Два прятавшихся француза, офицер Ромбаль и его денщик Морель, при­брели к солдатам, гревшимся у кост­ра. Солдаты накормили французов, дали водки и попросили у своего пол­ковника разрешения обогреть осла­бевшего французского офицера.

Офицер не мог идти, он пошатнул­ся, его поддержал солдат.

« — Что? Не будешь? — насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обра­щаясь к Ромбалю.

— Э, дурак! Что врешь нескладно. То-то мужик, право, мужик, — послы­шались с разных сторон упреки пошу­тившему солдату».

Ромбаля солдаты понесли на руках. Он обнял шеи солдат, и когда его понесли, жалобно заговорил:

« — А, молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О, мои добрые друзья!»

В войне 1812 года Толстой просла­вил не дворян, как это утверждали многочисленные критики, а русский народ, вдохновивший на борьбу за родину все сословия тогдашней Рос­сии. Народ отстоял свое отечество от нашествия французов — такова идея романа.

Впоследствии Толстой сам писал: «Чтобы произведение было хорошо, надо любить в нем главную мысль. Так, в «Анне Карениной» я люблю мысль семейную, в «Войне и мире» люблю мысль народную, вследствие войны 12 года».

Другой русский классик Гоголь так­же нарисовал немало героических об­разов патриотов. Он прославлял ро­дину и народ даже в тех своих творе­ниях, где бичевал самодержавие.

Великий патриот Гоголь с болью в сердце писал о пустынных просторах России и ее культурной отсталости.

«Русь, Русь, вижу тебя из моего чудного и прекрасного далека, тебя вижу: бедно, разбросанно, неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, вен­чанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными, высокими дворцами, вросшими в утесы, картин­ные дерева и плюши, пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат мреди равнин не­высокие твои города; ничто не оболь­стит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе».

Но, изобличая «грустную Россию», крепостничество, варварство, он про­славил мощные натуры народа, его великие дела, отвагу и любовь к от­чизне. Чувство и мысли народа о свободе, о чести, о героизме ой под­слушал в песнях, преданиях, думах, сказках и воплотил их в бессмертных образах богатыря Тараса Бульбы и его могучих соратников.

Реакционная критика видела в ге­роях повести «Тарас Бульба» типич­ных представителей казацко-старшинного слоя. Между тем, в образе Тара­са Гоголь воплотил мечты народа о свободной жизни, ненависть к бога­теям, к иноземным захватчикам.

«Знаю, — говорит Тарас казакам, — подло завелось теперь на земле на­шей: думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды, да кон­ные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Пе­ренимают чорт знает какие бусурманские обычаи: гнушаются языком сво­им; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают без­душную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не ко­роля, а поскудная милость польского магната, который желтым чоботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства... Пусть же зна­ют они все, что такое значит в рус­ской земле товарищество. Уж если на то пошло, чтобы умирать, так нико­му из них не доведется так умирать! Никому, никому! Не хватит у них на то мышиной натуры их!»

Казаки умеют побеждать врага. Всюду бегут от них паны. Всюду бьют их казаки. У казаков нет страха перед смертью. И уж ежели приходится уми­рать, то умирают с честью, прославляя отчизну.

«...А уж упал с воза Бовдюг; прямо под самое сердце пришлась ему пуля; но собрал старый весь дух свой и ска­зал: «Не жаль расстаться со светом! Дай бог и всякому такой кончины! Пусть же славится до конца века рус­ская земля!»

И велик тот народ, любимый ге­рой которого, Тарас, убивает за из­мену родине своего родного сына.

«— Стой и не шевелись! Я тебя по­родил, я тебя и убью!» — говорит Тарас Андрию, пойманному во время сражения.

И ни вздоха сожаления, ни минуты раскаяния!

Гибель Тараса, попавшего в плен к полякам, — один из ярчайших эпизо­дов проявления силы народного духа.

Враги бьют Тараса, разжигают ко­стер под деревом, к которому при­гвожден богатырь, а он, не думая о своих муках, кричит товарищам:

«Занимайте, хлопцы, занимайте ско­рее!— кричал он, — горку, что за ле­сом: туда не подступят они!» Но ве­тер не донес его слов. «Вот пропадут, пропадут ни за что!» говорил он от­чаянно и взглянул вниз, где сверкал Днестр. Радость блеснула в очах его. Он увидел выдвинувшиеся из-за ку­старника четыре кормы, собрал всю силу голоса и зычно закричал: «К бе­регу! К берегу, хлопцы! спускайтесь подгорной дорожкой, что налево. У берега стоят челны, все забирайте, чтобы не было погони».

На этот раз ветер дунул с другой стороны, и все слова были услышаны козаками. Но за такой совет достался ему тут же удар обухом по голове, который переворотил все в глазах его.

...Когда очнулся Тарас Бульба от удара и. глянул на Днестр, уже козаки были на челнах и гребли веслами; пули сыпались на них сверху, но не доставали. И вспыхнули радостные очи у старого атамана. «Прощайте, товарищи!» кричал он им сверху: «Вспоминайте меня и будущей весной прибывайте сюда вновь, да хорошень­ко погуляйте! Что, взяли, чортовы ля­хи? Думаете, есть что-нибудь на све­те, чего бы побоялся козак?.. Да раз­ве найдутся на свете такие огни, му­ки и такая сила, которая бы пересили­ла русскую силу».

Великий Пушкин боролся с само­державием за освобождение народа. Этим он особенно близок и дорог нам. Его высокий патриотизм неодно­кратно отмечает Белинский в своих статьях о стихах и поэмах поэта, свя­занных с именем Петра I, государст­венный гений которого объединил русский народ.

Труды Петра на благо родины вос­хищали поэта:

То академик, то герой,

То мореплаватель, то плотник,

Он всеобъемлющей душой

На трону вечный был работник.

Особый блеск образ Петра приоб­рел в поэме «Полтава».

«Полтавская битва, — писал Белин­ский,— была не простое сражение, за­мечательное по огромности военных сил, по упорству сражающихся и ко­личеству пролитой крови: нет, это бы­ла битва за существование целого на­рода, за будущность целого государ­ства».

«...Представьте себе великого твор­ческого гения, который столько лет носил и лелеял в душе своей замыс­лы преобразования целого народа, который столько трудился в поте царственного чела своего, — пред­ставьте его в ту решительную минуту, когда он начинает видеть, что его тяжба с веками, его гигантская борьба с самой природой, с самой возмож­ностью готова увенчаться полным ус­пехом, — представьте себе его преоб­раженное, сияющее победным торже­ством лицо...»

Тогда-то свыше вздохновенный

Раздался звучный глас Петра:

«За дело, с богом!» Из шатра,

Толпой любимцев окруженный.

Выходит Петр. Его глаза

Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен.

Он весь как божия гроза.

Идет. Ему коня подводят.

Ретив и смирен верный конь.

Почуя роковой огонь,

Дрожит. Глазами косо водит

И мчится в прахе боевом,

Гордясь могучим седоком.

И се — равнину оглашая,

Далече грянуло ура:

Полки увидели Петра.

И он промчался пред полками,

Могущ и радостен как бой.

Он поле пожирал очами.

За ним вослед неслись толпой

Сии птенцы гнезда Петрова —

В временах жребия земного.

В трудах державства и войны

Его товарищи, сыны:

И Шереметьев благородный,

И Брюс, и Боур, и Репнин,

И, счастья баловень безродный,

Полудержавный властелин.

Этот прекрасный образ гениальный поэт создавал, движимый высоким патриотическим чувством. И все по­коления русских людей, воспринимая этот образ, переживают то же чув­ство, которое владело поэтом, чувст­во восхищения величием родины.

Драматург Островский в своей драматической хронике «Козьма Захарьич Минин, Сухорук» отразил одну из лучших страниц борьбы русского на­рода за свободу — спасение страны народом от нашествия польских панов в 1611—1612 гг.

Великий патриот Минин видит, что страна разграблена поляками, что вра­ги

Села жгут и грабят города.

Покинуты дымящиеся домы,

И человек в лесу таится зверем,

Что стон и плач сирот и горьких вдов,

Как дымный столб к поднебесью восходит.

 

Как и во всех переломных периодах русской истории, спасителем родины становится народ. Минин понимает — воеводы и дворяне не хотят

 

За нас, за маленьких людей сражаться,

За дело земское стоять до смерти!

Им хочется пожить да погулять!

Им хорошо везде. С царем повздорил,

Так в Тушино — там чин дадут боярский;

Повздорил там, опять к царю с повинной.

Царь милостив, простит; а то так в Польшу.

Да и цалуют крест, кому попало,

Не разбирая, на году раз пять…

Народный герой Минин берет на се­бя огромную задачу — объединить разобщенный русский народ. Народ поднимается как один — «либо поме­реть уж, либо Русь от иноземцев и воров очистить».

В заключительных словах хроники, в монологе Минина, Островский вы­ражает мечту народа:

...Любовь моя хотела

Увидеть Русь великою, богатой,

Цветущею привольем на свободе,

Работных чад в поту за тучной жатвой,

И русла рек, покрытые судами,

И правый суд по мирным городам,

И грозный строй несокрушимой рати

На страх врагам, завистливым и гордым.

Мечта Минина осуществилась толь­ко через три века. Три века народ, героически отстоявший родину от внешних врагов, создавший русское государство, стонал под ярмом царя, помещиков и капиталистов.

Классики, пламенные патриоты, ополчаются против помещиков, капи­талистов — против внутренних врагов народа. Патриот должен был стать социалистом.

Ленин в статье «О национальной гордости великороссов» писал:

«Интерес (не по-холопски поня­той) национальной гордости велико­россов совпадает с социалисти­ческим интересом великорусских (и всех иных) пролетариев»[2].

И еще:

«Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация тоже создала революционный класс, тоже доказала, что она способна дать человечеству великие образцы борьбы за свободу и за социализм, а не только великие погромы, ряды ви­селиц, застенки, великие голодовки и великое раболепство перед попами, царями, помещиками и капиталистами».

Под знаком борьбы за революцию развивается русская классическая ли­тература в XIX и XX веках.

В русской литературе созданы ве­личественные образы героев-револю­ционеров. Рассмотрение их — тема от­дельной статьи. Однако трудно удер­жаться, чтобы не привести одного за­мечательного примера изображения революционных и патриотических чувств.

Некрасов, рисуя образы мужествен­ных жен декабристов — Трубецкой и Волконской, отправившихся в дале­кую Сибирь вслед за мужьями, вскры­вает подлинные причины борьбы ре­волюционеров.

Губернатор, уговаривая Трубецкую вернуться с пути, говорит, пороча ее мужа, декабриста:

«Достались вы ему

С богатством, с именем, с умом,

С доверчивой душой,

А он, не думая о том,

Что станется с женой,

Увлекся призраком пустым

И — вот его судьба!..

И что ж?., бежите вы за ним,

Как жалкая раба!»

 

Пламенная патриотка отвечает ему:

 

«Нет! Я не жалкая раба,

Я женщина, жена!

Пускай горька моя судьба —

Я буду ей верна!

О, если-б он меня забыл

Для женщины другой,

В моей душе достало-б сил

Не быть его рабой!

Но знаю: к родине любовь

Соперница моя,

И если-б нужно было, вновь

Ему простила-б я!..»

Любовь к родине и к угнетенному народу была движущей силой револю­ционеров-декабристов и их геройских спутниц — жен, отказавшихся от дво­рянского звания, добровольно по­жертвовавших мирным уютом.

Такова идея замечательных поэм Некрасова «Декабристки».

Царизм не смог растоптать лучшее чувство народа — чувство патриотиз­ма. На протяжении всей истории на­род отражал нашествия иноземных врагов. Народ непрерывно вел борьбу и с внутренними врагами — (помещика­ми, капиталистами.

Великая героическая эпопея разыг­ралась на наших глазах: рабочий класс в союзе с крестьянством отстоял свою родину от давнишних поработи­телей— помещиков, капиталистов и иностранных захватчиков.

Социализм победил в нашей стране раз и навсегда. Но успехи социалисти­ческого строительства не дают покоя кровавым псам фашизма. Они угрожа­ют нам войной. Это с еще большей силой поднимает волну высокого чув­ства патриотизма в народе нашего со­циалистического отечества. Тем доро­же нам образы героев-патриотов, соз­данных классиками.

Эти образы близки сердцу каждого гражданина нашей республики и осо­бенно сердцу юноши. Нарисованные классиками с большой убедитель­ностью и теплотой образы героев по­могут воспитывать в детях любовь к родине, героизм, бесстрашие, готов­ность к самопожертвованию, как к высшему проявлению любви к народу и ненависти к врагам его.

 

 

[1] И. Сталин, А. Жданов, С. Киров. Замечании по поводу конспекта учебника по «Истории СССР».

[2] * Ленин, Соч., т. ХѴIII, стр. 83, изд. 3-е.

Скачать документ в формате PDF