В. Сурганов "Слово о военной тайне", "Детская литература", №2, 1966 г.

Типология текста: Статьи

«Пятеро солдат шагали в город. Был выходной день, солдатам дали увольнительные. Шли они веселые, в па­радных мундирах. Начищенные сапоги блестели на солнце, будто стальные. Бляхи и пуговицы сверкали. Раз-два-три — отбивали солдаты шаги. Шли не строем, но шагали в ногу — военная привычка.

Планы у солдат были большие: повидаться со своими девушками, побывать в музее, побродить по улицам, на лодках покататься, книги купить...

На дороге увидели солдаты грузовую машину. Заехала она одним колесом прямо в яму — и ни с места. Мотор ревет, колесо буксует, а машина стоит.

— Эй, приятель! — крикнули солдаты. — Довольно га­зовать.

Они достали из кузова лопату, подкопали яму, засыпа­ли ее песком. Потом они стали толкать машину сзади. — Раз-два — взяли!

Мотор взревел, машина сдвинулась с места и вылезла из ямы.

— Спасибо, друзья! — крикнул шофер из кабины сол­датам.

А солдаты пошли дальше...»

Приключения пятерых друзей на этом не завершились. Через некоторое время они так же дружно и весело помогли незнакомой пожилой женщине переколоть и собрать в поленницу дрова. Работу кончили как раз во­время: на дороге их нагнал автобус, из которого выса­дилась другая женщина; ее, с чемоданами и двумя ре­бятишками, нужно было проводить до родной деревни. Уже в городе нашим отпускникам вновь нашлось де­ло — усмиряли и воспитывали пьяного хулигана, разо­гнавшего весь двор. А вот «большие планы», намечен­ные на выходной день, выполнить так и не удалось: времени осталось в самый обрез, чтобы поспеть обрат­но в часть. Но это ничуть не огорчило наших солдат! Больше того: они бодренько зашагали обратно такие же «веселые, стройные», а главное — счастливые: уж больно удачный выдался день!

Нельзя сказать, чтобы этот поучительный рассказ был написан «на полном серьезе». За его строчками так и видится чуть снисходительная усмешка автора — Васи­лия Хомченко: мол, понимаю, и даже очень, что сол­датская служба не так уж проста, но ведь это же для несмышленышей, ребятишек!.. Значит, и примитив, и лобовая дидактика тут в самый раз. Главное — внушить малышам, каков он есть, наш советский воин! Пусть учатся у него добрым и нужным делам, пусть всегда растут такими же отзывчивыми, готовыми прийти на помощь человеку и зверю!..

И Хомченко не скупится на примеры. Весь его сбор­ник, вышедший в прошлом году в издательстве «Дет­ская литература» под названием «Военный городок», выстроен на этой мысли, как на фундаменте: один бе­зымянный герой в гимнастерке роет здесь колодец для утомленных жаждой, другой, наоборот, разводит для озябших костер, третий останавливает танковую колон­ну на боевых учениях, чтобы достать из-под машины закатившийся туда ненароком синий мячик, четвертый поворачивает самолет к аэродрому по приказу коман­дира, так и не произведя учебной стрельбы: на поли­гоне между мишенями появился красавец лось. А пя­тый ладит у окна казармы кормушку для синичек... И когда мы вместе с маленьким Вовой входим в по­весть «Военный городок», где солдат-десантников можно встретить за другими, более соответствующими их трудному долгу занятиями, где даже самый настоя­щий подвиг свершается у нас на глазах, эта атмосфера благодушно-лукавого умиления и сентиментального упрощенчества уже цепко держит нас.

Нечто похожее встречаем и в книжках Юрия Яков­лева «Пост номер один» (Детгиз, М., 1958), Бориса Ни­кольского «Полоса препятствий» («Детская литература», Л., 1964). Правда, в художественном отношении они го­раздо крепче написаны, да и разговор с юным адреса­том ведется здесь более серьезный. Чувствуется, что каждый из писателей прежде всего видит в своем собе­седнике будущего солдата, которому нужно не только драить пуговицы и портянки мотать как следует, но и маскировке учиться, и бдительности, и боевой дружбе, а также помнить и ценить подвиг отцов и старших братьев, сокрушивших гитлеровскую орду. Борис Ни­кольский в своих солдатских рассказах не однажды ка­сается довольно сложных и даже конфликтных проблем сегодняшней армейской жизни, в которой с каждым годом все больше становится хорошо образованных, интеллигентных ребят, нередко «пижонящих» перед сержантами-сверхсрочниками.

Однако и в этом случае нельзя отделаться от впе­чатления некоей приземленности и мелкотемья, кото­рыми уже много лет страдают детские наши книги, посвященные армии. Повседневные бытовые заботы армейской действительности словно заслонили от авто­ров и героев этих книг раскаленные горизонты времени. Можно подумать, что тревога, волнующая сегодня мил­лионы людей, меньше всего трогает сердца тех, кто за­нимает ныне или готовится занять «пост номер один»: сегодняшних и завтрашних солдат, стоящих на страже мира. Будто разучились наши писатели поддерживать в людях пламя этой благородной тревоги, разучились говорить с подростками по-гайдаровски — по самому большому счету эпохи...

Не пора ли вспомнить об этих боевых традициях не для благого пожелания, не для красного словца? Не пора ли гайдаровской звезде вновь засиять с прежней силой над страницами детских книг?

Что же это означает на деле? О чем нужно думать, че­му учиться у Тимура, у Мальчиша-Кибальчиша, у всад­ника с красной звездой?

«Пусть когда-нибудь люди подумают, что вот жили та­кие люди, которые из хитрости назывались детскими писателями. На самом же деле они готовили красно­звездную крепкую гвардию».

Этому гордому и как всегда чуточку лукавому гайда­ровскому признанию нынче исполнилось ровно четверть века — двадцать пять лет: впервые оно было напечатано в журнале «Детская литература» — как раз во втором, февральском номере за 1941 памятный год. Всего лишь каких-нибудь пять месяцев — с февраля по июнь — отделяли тогда Гайдара, его читателей и героев от по­рога большой войны. А четыре месяца спустя — 26 ок­тября 1941 года — писатель погиб в бою. И потому признание Гайдара воспринимается сегодня словно итог и завет. Сказанные для современников, для самого себя в канун великого боя, эти слова в то же время устрем­лены к нам: «пусть когда-нибудь люди подумают...» Люди думают...

Говоря о краснозвездной крепкой гвардии, Гайдар во­все не склонен был выделять себя среди людей, кото­рые помогали готовить эту гвардию к бою. В самом де­ле — будущие герои Бреста, Сталинграда, Берлина в свои двенадцать-тринадцать лет имели возможность встретиться не только со своими сверстниками из «Даль­них стран» или «Военной тайны», но и с шолоховским Нахаленком, с буденновцами из «Пакета» Л. Пантелеева, с отчаянными мальчишками Валентина Катаева и Льва Кассиля, а несколько позже — с моряками Леонида Со­болева. Я уж не говорю о Чапае, о Метелице и Павке Корчагине — «взрослые» книги о мужестве и верности рабочему делу вплотную смыкали свой фронт с книга­ми людей, называвших себя детскими писателями. И, конечно же, вернее всего растило краснозвездную гвардию время, которое, по точному слову Гайдара, «крепко пахло грозами, войнами и цементом ново­строек». Романтический подвиг страны, прокладываю­щей путь в будущее, вызвал к жизни отважное племя воинов и поэтов революции, которым уже с детских лет был ясен их недолгий и славный путь:

Мальчишки в старых пиджаках,

Мальчишки в довоенных валенках,

Оглохшие от грома труб,

Восторженные, злые, маленькие,

Простуженные на ветру.

Когда-нибудь, в пятидесятых

Художники от мук сопреют,

Пока они изобразят их,

Погибших возле речки Шпрее...

 

Как известно, Павел Коган так и не дошел до Шпрее, а пророческие эти строчки были написаны им и вовсе в тридцать девятом или сороковом... Тем более потря­сает душу правота и убежденность его поэтического прозрения. И все-таки для того, кто близко знал поко­ление, чья автобиография запечатлена в стихах Когана и его ровесников, нет ничего сверхъестественного. Та­кова была железная логика «громкой эпохи», пахнущей грозами и войнами...

Однако далеко не все современники воспринимали эту логику с такой силой проникновения в близкое буду­щее. Гайдар был в этом смысле одним из немногих. Когда он глядел в ясные, широко распахнутые глаза двенадцати-тринадцатилетних, он знал: эти обязатель­но будут воевать! Знал и помогал им расти солдатами. Это было главным делом его жизни. И, пожалуй, никто, кроме него, — ни до, ни после — не занимался этим так настойчиво, последовательно, умело, вкладывая в ра­боту весь опыт пройденных сражений, все великолепное знание мальчишеской натуры, всю любовь к боевым знаменам Красной Армии, тревожному и зовущему све­ту ее пятикрылой звезды.

Словно две волны сталкивались, сливались в его кни­гах. Одна поднималась оттуда — из грозной молодо­сти — живой и верной памятью недавних тяжелых войн «про то, как их белые начали, да как их красные окон­чили». Эта память могла развернуться в широкое живо­писное полотно, и тогда, вслед за героем «Школы» Бо­рисом Гориковым, плечом к плечу с шахтером Чубуком и сапожником Шебаловым, мы уходили, закинув за спи­ну трехлинейку, партизанскими тропами гражданской войны в бой за «светлое царство социализма». Вместе с Иртышом-Веселой головой мы поднимали красный флаг на распутье военных дорог и, задыхаясь, мчались сквозь ночь рядом с отчаянным Жиганом, чтобы до­ставить в красный штаб срочное донесение. Калейдо­скопом кружились по страницам гайдаровских книг ли­хие всадники с красными звездами, хмурые солдаты, испуганные хозяева дымных хат, эшелоны, полустанки, хутора, траншеи, лесные проселки и овраги, всегда и всюду увиденные глазами подростка-мальчишки, горя­чо влюбленного в красных и мировую коммуну, всегда умеющего найти свое место в боевой цепи...

Бывало и по-другому, когда события и люди граж­данской войны возникали в повестях и рассказах Гайда­ра, как сон, как видение или старая солдатская песня. Они могли прорваться на самые тихие солнечные стра­ницы — даже в «Голубой чашке» писатель не смог без них обойтись. Однако и там ни разу не прозвучали они диссонансом. Скорее наоборот: именно благодаря им окончательно утверждалась здесь теплая романтиче­ская тема дружбы, любви и верности, напоминая людям самое большое и дорогое, перечеркивая злые мыши­ные пустяки, засорившие было «совсем хорошую жизнь». Чаще всего такие воспоминания были для Гай­дара паролем борьбы и мандатом на все самое лучшее, что может быть в человеке. С этим паролем и манда­том входили в его «мирные» книги, будь то «Дальние страны» или «Судьба барабанщика», люди старшего поколения, вчерашние Иртыши и Гориковы, ставшие взрослыми. Входили, предъявляя Петькам, Владикам и Сережкам этот пароль и мандат — на доверие, на го­товность к новым неизбежным боям.

Так поднималась вторая волна — и в нее наиболее пристально и ревниво вглядывался писатель. Бесконеч­но преданный своей красноармейской юности, он луч­ше многих понимал, что память о ней нужна сменяю­щим боевые посты как оружие для будущих сражений. Он постоянно чувствовал себя в дозоре, и черные тучи, клубившиеся у наших границ, осязались им почти физи­чески. И потому мальчишка этого «мирного» времени привлекал его все больше и больше, становясь в его творчестве неким объединяющим центром, главным объектом писательского поиска.

«Нужно, чтобы он сам хотел воевать. И чтобы он знал, за что он борется», — говорил Гайдар об этом своем новом читателе и герое, воплощавшем для него образ современника. И вот из всего пестрого, веселого и озорного хоровода отлично знакомых и близких ему мальчишеских интересов — плоты, удочки, птичьи за­падни, книжки о приключениях, лапта, волейбол, пуга­чи, костры, песни, лазанье по садам — он выделял не­изменную любовь к армии, ставя ее, что называется, во главу угла.

Он брал ее вначале просто как игру, романтиче­скую и азартную, как некий постоянный возрастной психологический фактор, который, по всей вероятно­сти, еще долго будет сохраняться и после того, как отгремит над землей последний выстрел последней войны. Но, зная, что до той поры еще далеко и что тем, для кого и о ком он пишет, придется стрелять и воевать по-настоящему и очень скоро, Гайдар помогал понять своим «мальчишам» именно это.

Он не просто внушал. Он бросал своих героев-подро­стков в самые крутые водовороты жизни, сталкивал их с реальным противником. Острота таких столкновений нарастала с каждой новой повестью.

Любая из них не имела, разумеется, ничего общего с модными по тем временам бодро-облегченными по­вествованиями о находчивых пионерах, вылавливавших диверсантов чуть ли не по десятку в день. И дело не только в том, что Гайдар всякий раз воссоздавал живой и неповторимый мальчишеский характер, беря его в
самый трудный переломный момент гражданского воз­мужания. Верность жизни выражалась у него еще и в стремлении подчеркнуть эту трудность, порой непо­сильную для детской души.

« — Мальчик, если ты думаешь, что война это вроде игры али прогулки по красивым местам, то лучше ухо­ди обратно домой! — сурово и твердо говорит Чубук Борису Горикову, потрясенному расстрелом пленного белогвардейца, свершившимся на его глазах.

— Белый — это есть белый, и нет между нами и ними никакой средней линии. Они нас стреляют — и мы их жалеть не будем!..»

С жестокостью врага, с возможностью поражения, с гибелью и страданиями чудесных людей — друзей и товарищей — пришлось иметь дело не только Борису, проходящему школу гражданской войны. С этим встре­тились в упор и Петька, и Владик Дашевский. Наиболь­ший трагический накал приобрела эта тема в "Военной тайне». Здесь вступили в грозную перекличку и казнь храброй румынской революционерки Марицы Маргу­лис, и геройская смерть Мальчиша из сказки, и дости­гающий пронзительной силы эпизод гибели белокурого Альки — маленького всадника «Первого октябрятского отряда мировой революции». Гайдар говорил об этом просто, честно и горько, говорил, словно видя вокруг себя много-много ребячьих голов — белокурых, темных, золотоволосых, словно глядя прямо в детские глаза — обыкновенно веселые и озорные, а сейчас задумчивые, серьезные, подернутые слезой.

Так вступал в дело сплав любви и ненависти, наибо­лее полно воплощенный Гайдаром в образе Владика Дашевского. В этом мальчишке, самолюбивом, храбром и озорном, постоянно звенит, словно натянутая струна, жажда решающей схватки, мстительный порыв. Он всерьез готов ради освобождения узников капитала собственной рукой убивать без пощады одного за дру­гим тюремщиков и вражеских часовых: «На что их, со­бак, жалеть? Они наших жалеют?» В разговоре с прия­телем Владик способен даже предположить и такой немыслимый для обоих ребят вариант: а что, «если бы налетели аэропланы, надвинулись танки, орудия, собра­лись бы белые со всего света и разбили бы они Крас­ную Армию и поставили бы они все по-старому... пере­вешали бы коммунистов, перекидали бы в тюрьмы ком­сомольцев, разогнали бы всех пионеров...» Все это не­вероятие нужно Владику для того, чтобы вновь подтвер­дить свою непреклонную решимость даже в таком слу­чае не сдаваться и драться до конца, скрываясь в лесах и горах, партизаня, готовя новое восстание...

Сегодня наверняка найдутся люди, у которых недет­ское ожесточение этого мальчика и тот яростный азарт, с которым он раз за разом спускает курок винтовки в пионерском тире, не вызовут особой симпатии. Но надо лишь вспомнить: Владик — двадцатого года рождения, он из племени Павла Когана, из племени восторженных и злых мальчишек, признававших в жизни только острые углы! Надо лишь представить его, — честное слово, это совсем легко сделать! — припавшим у пулемета к ис­сеченной пулями амбразуре Брестской цитадели, пол­зущим с бутылкой в руке навстречу немецкому танку или затягивающим петлю на шее предателя-полицая!.. И все сразу станет на свои места. Все, даже страстное убеждение Владика в том, как жил бы он, если б хоть на день, хоть на год враги «поставили все по-старо­му», — время, как известно, показало, что предположе­ние это было не столь уж невероятным...

Здесь и впрямь скрыт ключ к той самой военной тайне, которую весьма осязаемо ощутили уже не сказочные «буржуины», но вполне реальные гитлеровские генералы и гаулейтеры, начавшие еще в сорок первом лепетать о своих роковых просчетах и о загадках «фанатичной» советской души. Об этом и по сию пору плачут иные уцелевшие недобитки — Великая Тайна Мальчиша так и осталась недоступной для них.

Разумеется, Владик Дашевский — характер по-свое­му исключительный, и писатель, воссоздавая облик поколения, которому предстояло выйти на передний край, умело уравновешивал его прямой и спокойной крестьянской хваткой обстоятельного Баранкина, поры­вистой натурой Иоськи и другими ребячьими фигура­ми. К тому же Гайдар вовсе не склонен был ограни­читься исключительно одним поколением. Он установил для своих героев и читателей особый, гайдаровский, «призывной» возраст, и едва подросшие мальчишки выходили за пределы его «детских» книг, как сюда тут же вступало новое пополнение: за Владиком приходил Сережа Щербачев, за Сережей — Тимур... И с каждым новым «призывом» гайдаровский герой в полном соот­ветствии с жизнью заметно менялся, обогащаясь мыс­лями и чувствами, становясь мягче, щедрее, доверчи­вее к людям. Несгибаемый стальной стерженек в его душе не слабел. Скорее наоборот...

Так утверждался, так находил опору в современности воинствующий гуманизм Гайдара — качество неповтори­мое и своеобразное, поскольку настоящий человек, Человек с большой буквы, человек-современник попро­сту не мыслился им без красноармейской или коман­дирской шинели, без боевого оружия в руках.

Война подтвердила правильность этой позиции. Но она же со всей неизбежностью внесла в нее свои поправки. Ожидание и предчувствие боя сменились самим боем. Сказка о Военной Тайне стала грозной былью: красно­звездная крепкая гвардия пошла в огонь. Вслед за литературным дозором, в котором бессменно нахо­дился Гайдар, в бой вступили главные силы нашей ли­тературы. Война теперь бушевала в каждой книге, и те качества взрослого и маленького современника, кото­рые волновали когда-то лишь немногих, оказались теперь в поле зрения всех писателей.

Это было понятно и закономерно. Иное произошло после войны, когда литературный поток вновь устре­мился в мирное русло. Правда, военная тема осталась и даже утвердилась в творчестве многих хороших ху­дожников. Ее развитие пошло своим интересным и трудным путем, вызвав к жизни отличные книги. Но все это были и остаются «взрослые» книги, причем даже сугубо «взрослые», ибо, углубляясь в сложное сплетение военных событий, органически связывая свой поиск с наиболее острыми проблемами современности, писатели наши, будь то Симонов или Розен, Бакланов или Гончаров, используют опыт Великой Отечественной войны прежде всего как действенный инструмент серьезнейшего социально-психологического исследова­ния.

Важность подобной работы несомненна. Но жаль, что глубокое русло этого большого потока проходит слиш­ком далеко и от современной армии, и от тех задворков, где нынешние Владики и Тимуры, как прежде, играют «в войну», и от того заброшенного маленького полигона, на котором испытывают свои новые «воен­ные» книги люди, называющие себя детскими писате­лями.

Их очень мало, этих людей. Среди них почти нет из­вестных художников слова. За минувшие годы лишь Леонид Соболев высветил своим «Зеленым лучом» мя­тущуюся душу подростка, размышляющего, «куда жить», и останавливающего свой выбор на профессии военного моряка. Правда, герой этой повести Алеша Решетников принадлежит к довоенному «гайдаровско­му» поколению мальчишек и поверяет свое решение и призвание боем и подвигом в Отечественную войну. Но сама картина душевного разлада, изображенная Соболевым, пожалуй, более характерна для наших дней — ведь именно сегодня дилемма «орудия или компасы» встает перед теми, кто вступает в жизнь, с особенной остротой.

Не эта ли острота пугает других литераторов? Ведь со времени выхода «Зеленого луча» прошло уже более десяти лет, а он все еще одиноко светит в пустынном море детской военной темы, перекликаясь с далекими
негаснущими звездами гайдаровских книг. Не сразу можно поверить в такое, но тем не менее зто факт: попытки потолковать с подростками «о доблести, о3 подвигах, о славе» буквально единичны. Несколько кни­жек Ильи Туричина, неплохие очерки Зиновия Шехтма- на о мальчишках — защитниках Москвы, два-три сбор­ника очень слабых стихов да уже знакомые нам книги4 Юри^ Яковлева, Бориса Никольского и Василия Хомчен- ко — вот, пожалуй, и все... И это с 1954-го!.. К тому же: , как мы уже видели, даже самые удачные из них читать',< прямо скажем, скучновато: приземленность, мелко­темье. Им не хватает большого романтического запала,'' страстной убежденности и, главное, не хватает героя — маленького нашего современника, убежденного и убе­ждаемого в правоте и святости воинского труда. Наверное, даже наверняка, это очень и очень трудно — сейчас, после пережитого нами военного ужаса, ввиду' зловещего призрака всемирной Хиросимы, говорить с ребятами о таком и всерьез готовить их к бою. Еще труднее говорить об этом после ярких и сильных книг и фильмов, поднявших голос за человека, чья жизнь изуродована или перечеркнута войной, за парней, кото­рые, подобно Травкину из «Звезды», ушли в небытие,| не дожив, не долюбив свое на земле... Исполненные | справедливой ненависти и отвращения к убийству, наши писатели после победы немало потр/дились для того, чтобы заклеймить войну и все, связанное с ней, как' нечто безусловно враждебное человеку.

Не потому ли отличный фильм «Баллада о солдате» открыл собой целое «направление» в книгах о сегод­няшней армии, адресованных ребятам. Племя солдат- благодетелей стало расти не по дням, а по часам. Рань­ше кололи дрова и укрощали хулиганов ребята из команды Тимура. Причем занимались они этим в пер­вую очередь как раз для того, чтобы помочь семьям тех, кто ушел на военную службу, для того, чтобы красноармейцы и командиры могли, не тревожась до­машними заботами, отдавать себя своему главному Делу. Теперь же писатели стараются совершить нечто обратное. Стараются, конечно, с благими намерения­ми — уж очень хочется им показать, до чего славные и хорошие юноши служат в наших Вооруженных Силах. И вот то, во имя чего эти славные юноши надели гим­настерки и шинели, уходит куда-то на третий план...

Так дальше нельзя!.. Трудное противоречие между по­нятным стремлением к миру, между отвращением к войне и необходимостью держать оружие на боевом взводе, конечно, существует, и со времен Гайдара оно стало еще более острым. Но существует и диалектика его решения! Она просто не может не существовать, хотя бы потому, что к громоздким туловищам ракет, хранящих наше небо и землю, к рычагам сверхсовре­менных танков и штурвалам атомных подлодок все равно становятся каждый год вчерашние мальчишки. Кто-то должен владеть этой грозной силой, причем не просто отбывая «казенную» солдатскую службу, но с полным пониманием великой ответственности, которая легла на его плечи, с верой в правоту дела, которое он защищает, в победное пламя Коммуны!..

Краснозвездная крепкая гвардия по-прежнему нужна нашей стране и ее друзьям на земле. И по-прежнему нужен дозорный, который всегда помнит об этом, хра­ня верность гайдаровскому посту, верность паролю Великой Военной Тайны:

«Я знаю, что нет для него ничего святей знамен Крас­ной Армии, и поэтому все, что ни есть на свете хоро­шего, это у него — солдатское.

А может быть, он и прав!

Пройдут годы. Не будет у нас уже ни рабочих, ни крестьян. Все и во всем будут равны. Но Красная Ар­мия останется еще надолго. И только когда сметут волны революции все границы, а вместе с ними погиб­нет последний провокатор, последний шпион и враг счастливого народа, тогда и все песни будут ничьи, а просто и звонко — человеческие...»

 

Скачать документ в формате PDF